Говорите шепотом, вы же не хотите сорвать чаепитие белок
что-то пафосное и корявоеВчера была третья "Ничья", первая после премьеры. Уже тогда, на первых просмотрах, было видно, насколько спектакль живой, как он дышит. И с тех пор он изменился — конечно же. Многие критики упрекали Карбаускиса, что в постановке не хватает эмоций — он добавил эмоций, и я пока не знаю, нравится мне это или нет. Были добавления-объяснения — они мне показались необязательными, но не мешали. Были и другие изменения, что-то «принялось», других потерянных деталей было жаль. Гришин-Шогер очень понравился. Точный образ, пугающий до дрожи — человек, наделенный властью и уверенный в своей безнаказанности. Он считает, что может поступать так, как ему вздумается, он чувствует себя выше всех и оттого так страшно становится, когда он начинает злиться — ты понимаешь, что он считает себя вправе сделать с этими людьми все, что угодно, вправе решить, кого убить, а кого помиловать. У Морозова Шогер, скорее, просто играет в игру с определенными правилами, которых он отчасти сам придерживается, он выполняет свои комендантские обязанности, играя с людьми больше от скуки, а Шогер Гришина страшнее тем, что он упивается властью, ведет свою игру с удовольствием и при этом может менять правила по собственной прихоти. Даша Семенова снова тронула до глубины души. Опять я не смогла сдержать слез на истории про Ину Липман. Ее легкая улыбка, хрупкая фигура, глаза, полные слез, - и все так близко... Потом плакала на сцене с ромашками. Очень ее ждала и радовалась ее свету и волшебству. И в третий раз не смогла сдержаться на истории Тайбеле. Я сидела на подушке с левого края, прямо напротив Лизы, и на сцене, когда Авраам заставлял ее взять ребенка, сжималось сердце. А потом Авраам начал рассказывать Лизе историю о Тайбеле. Раньше она рассказывалась почти безэмоционально, отрешенно. Вчера же — с такой нестерпимой болью, злостью, отчаянием, что в этот момент хотелось закричать... И еще тяжелее становилось от пауз в речи Авраама: «Я тебя породил, я мог бы тебя и... убить», «Тайбеле... тоже нет». Тяжело, тяжело падают слова после таких пауз, как само горе падает на плечи старого отца... Дима Кривощапов необыкновенно органичен. Искренен. Трогателен. Светел. Его Исаак — в чем-то еще ребенок, в чем-то уже мужчина. Смелый и влюбленный. Его обращение к Шогеру в конце, объясняющее последний ход, мне как раз показалось ненужным, но это еще одна краска к образу, это сдерживаемое негодование. К сожалению, в этом сезоне больше сходить не получится, но в следующем обязательно пойду снова. Прекрасный спектакль, после него тяжело, но как-то светло и... чувствуется, что сердце еще бьется.
Надеюсь, что ты когда-нибудь посетишь мой дневник.